«...он умирал с улыбкой, вот что интересно, умирал умиленно, радостно. Я такую кончину первый раз видел...»

«...У него собиралась жидкость в лёгких, была сердечная недостаточность. А умер он от рака крови, не от старости. У него раз в два года выкачивали эту жидкость, потом уже всё чаще – раз в год, и всё время мы его проверяли в больнице, но состояние почему-то ухудшалось, аппетит у него пропадал совсем. Он потихоньку таял и таял, но держался до последнего. Ездил за продуктами и активно участвовал во всём, я помню, как мы выйдем с ним, и я две тележки везу, он за мной идёт. И я начинаю загружать. Он берётся за мешок с картошкой и говорит: «Давай я тебе буду помогать!» И я начинаю у него отбирать. А он говорит: «Ты думаешь, я такой слабый, но у меня ещё силы есть!» (смеётся). И я не даю мешок, а он всё настаивает, хотел мне как-то помочь. Последние полгода его здоровье сильно подорвалось: и от того, что у него такая глубокая язва была на ногах, и никак не могла пройти, да ещё и последствия того, что он ещё мальчиком отморозил себе ноги, когда его увезли в Сибирь, Пальцы на ногах были белые, и всё время выпускали жидкость. Мы с ним поехали в больницу в Салониках, Очень хорошая больница, она считается самой лучшей на Балканском полуострове, там его проверили и взяли пункцию из позвоночника, сразу определили, что это рак крови. Ему ничего не сказали, но он чувствовал, и мне всё время намекал, что скоро я сам буду ездить за продуктами, один. Но я видел в нём ещё запас энергии. Потом, в этой больнице, проверили ему всё: лёгкие, ноги, сердце. А когда узнали, что ему уже сто лет, они просто сильно удивились, как такое может быть, что организм полностью в норме и всё рабочее. Сто лет человеку и им не верилось. И вот он начал немного таять, но держался. Постоянно молился, постоянно четки в руках у него были: и днём, и ночью. И во сколько бы я не проснулся, смотрю, а он всё молится. Я даже не мог уловить того момента, когда он спит. Бывало, что днём немного отдыхал. А так постоянная молитва и Псалтырь читал. В последний момент, когда уже определили, что у него рак, вызвали хорошего одного такого специалиста по раку, здесь он в Салониках живёт. Это специалист очень высокого класса. Он приехал, осмотрел батюшку, осмотрел его глаза и сказал, что батюшке осталось жить от одного до трёх месяцев. Мне об этом не сказали и стали батюшку максимально поддерживать какими-то лекарствами, и точно — через три месяца он умер.

Как это произошло.

Мы приехали в Салоники. Ему вечером стало плохо. Он мне говорит: «Мне нужен свежий воздух, выведи меня на веранду, и я буду спать на веранде». Я ему там постелил, это было в августе, по-моему, первого или второго. Мы приехали, ещё закупили какие-то продуты, и всё нормально было, а вечером он говорит: «Что-то мне плохо, положи меня туда». Я его положил, а утром он встаёт и говорит: «Ну, всё, Самуил, всё, конец». Я говорю: «Что такое? Что за конец?» Я его беру за руку, а он горячий как кипяток. Я говорю: «Батюшка, срочно надо в больницу!». Я позвонил знакомым, они тут же устроили его в ту самую лучшую больницу. Буквально через сорок минут он был уже в больнице. А он всё время мне говорил: «Самуил, отвези меня на Афон!». В таком состоянии мы его посадили в машину и отвезли в больницу. И он согласился, говоря: «Ну, ладно, вези в больницу». Нас устроили в палату. И только положили, он сразу голову закинул и всё, как в кому впал. Никак не реагировал. Я быстро позвал лечащего врача и говорю: «Что-то батюшке плохо, надо что-то делать, он не реагирует...» Она взяла его руку, проверила пульс и решила срочно везти в реанимацию. Н когда его быстро везли на носилках, мне сказали: «Ты знаешь, батюшка уже может и не прийти в себя больше». Я говорю: «Как же так?! Не может быть! Он до последнего держался! Надо тогда причастить батюшку». Н лечащая врач говорит: «Если хочешь причастить батюшку, то только сейчас, потом может быть поздно!». Это было девять часов вечера. Я позвонил на Афон. Рассказал всю ситуацию. Но время нельзя было терять, пока бы приехали, а на дорогу два часа, то не успели бы. И тогда я позвонил в Салоники одному знакомому — Серафиму, чтоб он через иеромонаха Илию нашёл священника в Салониках. А у него племянник, как он сказал, был келейником самого главного архиепископа в Салониках. И вот он через племянника напрямую к архиепископу обратился и говорит: «Так и так, батюшка в плохом состоянии и его надо срочно причастить». Тот дает распоряжение найти Частичку по всем храмам в Салониках. И что удивительно, что они, эти Дары, были во многих храмах, а когда стали искать, то нигде не нашли. После долгих поисков всё-таки нашли Дары в одном из храмов. И из этого храма приехал иеромонах, чтоб быстро причастить батюшку. А я думаю, он же в таком состоянии, в коме, как же его причащать?! Но надежды не терял. Думаю, пускай придут и причастят. Они приехали, и я их проводил в реанимацию. Нас пустили, и ко мне подходит главный врач в реанимационной, берёт за руку и говорит: «Не беспокойтесь, мы дали батюшке сильнейшее лекарство, и он пришёл в себя». Я такой радостный, думаю — ничего себе! Зашли в палату, отец Иеремия так чуть приоткрыл глаза, трудно дышал, и я подошёл к нему, приобнял и говорю:

«Батюшка, будут Вас сейчас причащать». Он так улыбнулся и кивнул головой, а этот иеромонах тоже радостный такой, накинул его епитрахилью, прочитал разрешительную и батюшку причастили. И в тот момент, когда он батюшку причастил, у батюшки пошла по лицу румяность и кровь к телу, и он прямо ожил. Он был подключен к аппарату и аппарат стал уже показывать нормальное сердцебиение, выравниваться. Старец даже этого иеромонаха целовать хотел, но сил не было, он опустил руки и улыбнулся. Врачи сказали, что его состояние пошло на улучшение. И если ночью ничего не изменится, то завтра можно будет уехать, а батюшка будет таким же, как сюда приехал, и всё будет нормально. Нас так воодушевили, и я так обрадовался, что мы стали усиленно молиться.

И тут же отец Серафим, который это всё устроил, позвонил на Афон духовнику Макарию, а отец Макарий в ответ говорит: «Хорошо, что причастили, утром обязательно надо его ещё раз причастить». Я говорю: «Батюшка, только же причастили, сейчас десять вечера». «Нет, — говорит, — надо обязательно и утром причастить». Я тогда с отцом Серафимом поговорил и попросил: «Найди ещё Частичку, чтобы ещё раз его причастить». Он говорит: «Не беспокойся, мы всё сделаем, ещё его и пособоруем». Так пообещал, а нас всех выгнали из реанимации и сказали, чтобы на следующий день в двенадцать часов приходили, когда будет посещение больных разрешено.

Мы как раз к этому времени договорились, чтоб приехал другой иеромонах, и чтобы батюшку причастить. И вот, без десяти двенадцать, возле реанимации, где стояли наш подрядчик и лечащий врач, мне звонят и говорят, что приехали причастить батюшку и просят провести, потому что не знают куда идти. Я побежал за ними, и тут открылась реанимация и всех туда пустили. И вот они зашли к батюшке и что-то рассказывают, а он улыбается, весь сияет и давай благословлять. Одному, вот этому подрядчику, положил руку на голову, и у него как брызнули слёзы, ручьём просто льются и льются. Врача благословил, и она тоже стала рыдать, обнимает его, целует руки, и все плачут, а он такой радостный благословляет. А я тем временем иду и провожаю в реанимацию священников. И вот, как только я зашёл, буквально сразу, он раз и голову откинул и опять впал в кому. Все удивились, что он только что всех благословлял и вдруг резко перешёл в такое состояние. Все друг с другом переглядываются, и думают, а как же его причащать, он же в бессознательном состоянии. Я говорю: «Ну, не может быть!» И я тогда взял его за руку, сжал так крепко и говорю ему на ушко: «Батюшка, Вас сейчас будут причащать». И тут он глаза приоткрыл, и головой со всей силы кивнул. Видимо, у него просто все силы закончились, и он изнемог. Потом он глаза открыл и говорит: «Да». И тут же его причастили и давай соборовать. И когда его причастили, такая была радость в этой реанимации, все были как на небе. Я помню это ощущение — так было благодатно, как будто ангелы спустились за батюшкой. И он умирал с улыбкой, вот что интересно, умирал умиленно, радостно. Я такую кончину первый раз видел.

И вот причастили его, пособоровали, подключили аппарат, он уже не мог дышать. А я думаю: «Слава Боу! Причастили его и пособоровали!». Нас вывели из реанимации. Я проводил этого иеромонаха, низкий ему поклон. Поблагодарил всех, а потом ко мне подрядчик подходит и говорит: «Ты знаешь, сколько батюшке осталось жить? Ему сейчас врачи сказали — от часа до двух». Я тогда быстро бегу в реанимацию и прошу: «Пустите меня, пустите!». А там уже всё закрыли, никого не пускают и все разошлись. А я говорю: «Пустите меня!». Они говорят: «Что такое?» А я повторяю: «Я хотел взять благословение у старца». Они говорят: «Ну, ты же только сейчас был». Я настойчиво прошу: «Нет, я ещё хотел взять у него благословение». «Ладно, говорят, — заходи». Я забегаю туда в реанимацию, и тут меня за плечи хватает такой большой врач с сильными руками и говорит: «Всё! Куда бежишь? Всё! Давай назад, всё, батюшка скончался, всё!»

Когда об этом сообщили, все стали плакать вместе с врачом. Это случилось буквально через пятнадцать минут после причастия. А потом, через час сказали, что его оденут, и можно забирать из морга. К тому времени мы оформили документы и забрали старца. Приехали на Афон и договорились, что его привезут сюда лодкой.

По прибытии гроб с телом положили в храме, и всю ночь всем монастырём неусыпно читали Евангелие и Псалтырь. Потом его похоронили возле стены соборного храма св. Пантелеймона. А когда хоронили и закапывали, пришли греки. Они его очень уважали и уже почитали за святого. Когда они его видели, то падали на колени и брали благословение.

Однажды, месяца за три до его смерти, в Салоники в храм святого великомученика Димитрия Солунского с какого-то острова привезли большую икону Божией Матери. И один знакомый говорит: «Батюшка, давайте заедем туда, поклонимся этой иконе». Батюшка согласился, и мы подъехали прямо к храму. Мы вышли, и огромное количество людей увидели старца. Расступились, и мы поклонились иконе. И тогда он говорит: «Вот там комната, где священники, идём туда». А там приехало много священников из разных районов и островов Греции. Вот мы заходим в эту комнату, а они так и обомлели, увидев старца. Друг на друга смотрят и ничего не могут сказать. И вот тот, который нас туда привёл, громко сказал на греческом языке: «Вот Игумен Иеремия с Афона». Они говорят: «Да, мы знаем». Они были так удивлены, что он оказался среди них, и молчат. Предложили ему стул. Старец посидел так с минуту и говорит: «Ну, ладно, мы пойдём» и рукой благословил. И как только благословил, они к нему и ринулись! И давай у него брать благословение по кругу, там такое столпотворение получилось!».

– келейник архимандрита Иеремии