«Молитва есть средство для привлечения и длань для приятия всех благодатей, столь обильно изливаемых на нас из неистощимого источника беспредельной к нам любви и благости Божией. В брани духовной ею ты влагаешь бранный меч свой в десницу Божию, да поборает Он за тебя врагов твоих и побеждает их»

"Видел я пред собою Господа всегда, ибо Он одесную меня, дабы я не поколебался". (Деян. II, 25)

"Восподражаем отцам нашим, — пишет преп. Никифор, — и подобно им взыщем сущее внутри сердец наших сокровище и, обретши, крепко держать будем, делая и храня" (Д V, 240).

Храни сокровище — страх потерять его, ищет же его прежде всего молитва.

"Всякая добродетель, — говорит преп. Серафим, — Христа ради делаемая, дает блага Духа Святого, но более всего их дает молитва" (С. 45).

"Хотя на себя ненадеяние, упование на Бога и пребывание в подвигах крайне необходимы в духовной нашей брани, но необходимее всех их молитва, потому что ею стяжеваются и полную силу восприемлют и те первые три орудия (на себя ненадеяние, упование на Бога и пребывание в подвигах), как и всякое другое благо. Молитва есть средство для привлечения и длань для приятия всех благодатей, столь обильно изливаемых на нас из неистощимого источника беспредельной к нам любви и благости Божией. В брани духовной ею ты влагаешь бранный меч свой в десницу Божию, да поборает Он за тебя врагов твоих и побеждает их" (преп. Никодим Святогорец Н, 187).

Так относятся к молитве все святые; поэтому когда они говорят о ней не как о частной добродетели, наряду с другими, а именно как о "преемнице благодати", они находят для нее свои величайшие слова.

"Когда душа, упразднившись от всего внешнего, соединится с молитвою, тогда молитва, как пламя некое, окружив ее, как огонь железо, делает ее всю огненною... Блажен, кто еще в жизни сей таким видетися сподобился, и сам свой бренный по естеству образ видит огненным по благодати" (преп. Илия пресвитер, Д V, 378).

"Молитва, по качеству своему, есть общение (событие) и единение человека и Бога. По действию же она есть стояние мира... мост чрез искушения... пресечение браней, дело Ангелов, пища бесплотных, будущее радование, конца и предела не имеющее делание, источник добродетелей... проявление мер... Для истинно молящегося молитва есть истязалище, судилище и престол Господень, прежде престола будущего" (преп. Иоанн Лествичник, Д V, 346).

У молитвы есть свой "лествица" восхождений, начиная от первого искреннего лепета Богу до высших ее степеней и озарений, доступных только святым, а у нас, современников, есть одна особая причина, по которой мы иногда стремимся к ней больше всего.

"Если ты не получил дара воздержания (пощения), — пишет преп. Иоанна Карпафийский, — то ведай, что Господь ради молитвы твоей и упования хочет услышать тебя, когда воззовешь к Нему. Узнав такое Господнее о тебе присуждение, не тужи о своем бессилии к подъятию подвига пощения, но паче постарайся избавиться от врага молитвою и благодушным терпением" (Д II, 95).

Это как бы предвидение нашего духовно-нищего состояния имеется и у других Отцов.

"Хочешь ли, я покажу тебе и другой путь ко спасению? Докучай Создателю своему, сколько сил есть, молитвами, чтоб не уклониться от предлежащей цели твоей... И бесстрастия не ищи, как недостойный такого дара, но проси притрудно спасения, и с ним получишь и бесстрастие" (преп. Феогност, Д II, 385—386).

Евангельская заповедь о "докучливой молитве" есть радостный исход.

"Неотступно молись, подражая бесстудию вдовицы, склонившей на милость неумолимого судию" (митр. Феолипт, Д V, 172).

Молитва есть первейшее наше оружие, так как мы совершенно безоружны. "Молитву Отцы называют оплотом духовным, — пишет св. Федор Эдесский, — без которого нельзя выходить нам на брань, чтоб не быть уязвленными копьями вражескими" (Д III-349).

"Нищим свойственно просить, а обнищавшим грехопадением свойственно молиться" (еп. Игнатий Брянчанинов Б1 140).

Конечно, это есть общий закон молитвы, ее основание, одинаковое для всех эпох истории и для всех степеней молитвы, но это не уменьшает, а увеличивает ее значение для нас.

"Основание молитвы, — говорит еп. Игнатий Брянчанинов, — заключается в том, что человек есть существо падшее. Он стремится к получению того блаженства, которое имел, но потерял, — и потому молится" (Б1 160).

Первая заповедь Нового Завета есть основание молитвы и восхождение по заповедям нужном начинать с нее, особенно если мы не имеем и того благодушного терпения скорбей, о которой говорил преп. Иоанн Карп.

"Если не переносим скорбей (надо) плакать о недостатке терпения... Бог, увидев нас плачущих и смирившихся, как Сам Он ведает, всесильною Своею благодатию изгладит грехи наши" св. Марк-подвижник (Д1 507).

Путь смиренного взывания к Богу о помощи есть по преимуществу наш путь.

"Кто слаб телом и наделал много тяжких беззаконий, тот да шествует путем смирения... ибо иного пути не найти ему" св. Иоанн Лествичник Д II, 515).

"Видел я немощных душою и телом, которые за множество согрешений своих покусились на подвиг выше их меры, но не могли понести его. Я сказал им, что Бог судит — о покаянии не по мере трудов, а по мере смирения" (он же Д II, 511).

"Молитва и молчание суть из числа добродетелей в нашей власти состоящих; а пост и бдение суть из числа не вполне в нашей власти состоявших добродетелей, так как они зависят и от сложения тела" (св. Илия-пресвитер Д III, 473).

"Смирение и без подвигов многие прегрешения делает простительными, без смирения же и подвиги бесполезны" (св. Исаак Сирин). "Сердце, исполненное печали о немощи и бессилия в делах (подвига) телесных, явных, заменяет собою все сии телесные дела" (он же). "Кто познал, что имеет нужду в помощи Божией, тот совершает множество молитв. И в какой мере умножает их, в такой смиряется сердце его... Как же скоро смирится человек, немедленно окружает его милость... Из сего уразумевает он, что молитва есть прибежище имущих помощи... и что все множество духовных благ делается для него доступным молитвою... По великому желанию помощи Божией приближается человек к Богу намерением своим, в такой и Бог приближается к нему дарованиями Своими, и не отъемлет у него благодати за великое его смирение (он же Д II-677, 753 и 724).

Вот непреложное основание молитвы, ее "Камень веры", одинаковое и для общего ее стяжания, и для каждого отдельного ее практического шага.

"Или совершая службы свои (молитвенные последования), совершаем им в смиренномудрии, как недостойный, то они приятны Богу; если же при сем взойдет на сердце твое и помянешь, как другой (в эту пору) спит или нерадит, то труд твой бесплоден" (преп. авва Исаия Д1 323).

"Есть опасность и в том, что, приняв лукаво слова Отцов о "неполучивших дара поста", мы умудримся сделать из молитвы какую-то свою "немощную специальность". Закон триединства совершенствования человека — в молитве, воздержании и любви — всегда в действии, несмотря на разность духовных характеров. Только чистые сердцем узрят Бога. "Молитва бессильна, если не основана на посте", — говорит еп. Игнатий Брянчанинов (Б1 135), хотя бы в малую и смиренную меру нашей немощи. Но телесное воздержание касается, как известно, не только пищи.

"Лобызай чистоту, как зеницу ока своего, да будешь храм Божий и дом Ему желанный, ибо без целомудрия невозможно соделаться своим Богу" (преп. Феогност Д III-424).

Не всякий, говорящий Мне: Господи, Господи, войдет в царство небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного(Мф. VII, 21).

"Сила и состоятельность молитвы зависят от исполнения заповедей; вследствие чего праведный имеет сильную и много мощную молитву" (св. Максим Исповедник Д III-299). "Познается христианин не от глаголания "Господи, Господи", но от подвига против всякого греха" (св. Тихон Задонский Т-82).

Искоренение душевных страстей не связано с физическими силами человека, а потому остается всегда в силе, например, и для больного. А ведь при молитвенном искании Бога именно эти страсти приобретают особо вредоносную силу, так как ни гордость или тщеславие, ни ненависть или раздражение, ни осуждение или зависть, — совершенно не совместимы с молитвой.

"Если кто, не имея молитвы, — пишет преп. Макарий Великий, принуждает себя к одной только молитве, чтобы иметь ему молитвенную благодать, но не принуждает себя к кротости, смиренномудрию, к любви, к исполнению прочих заповедей Господних... — тот если и приемлет благодать молитвенную, то утрачивает оную по приятии и падает от высокоумия,.. потому что не предает себя от всего произволения исполнению заповедей Господних" (Д I 204, 205).

На первое место из всех душевных страстей преп. Ефрем Сирин (и другие Отцы) ставит три: забвение, леность и неведение "Сими тремя страстями, — говорит он, — омрачаемое око душевное, т. е. ум, подпадает господству прочих страстей" (Д II-370).

Наша рассеянность ума и есть забвение, питаемое леностью.

"Три силы сатаны предшествуют всем грехам, — говорили еще Отцы, — первая забвение, вторая — нерадение, третья — греховное вожделение. От забвения рождается нерадение, от нерадения преступное вожделение. Если ум столько будет трезвен, что воспротивится забвению, то он не впадет в нерадение; если не вознерадит, то и не подчиниться вожделению; если не подчинится вожделению, то никогда не падет, вспомоществуемый благодатью Христовой" (От.-490).

"Памятью о Христе Иисусе собирай расточенный ум свой" (преп. Филофей Син. Д III-457).

Ум, через молитву, с самой первой ее ступени, должен начинать собирать свои расточенные силы, чтобы войти в новую жизнь.

"Тому, кто погружает мысль свою в здешние заботы, невозможно вдыхать в себя ощущение оного нового мира" (св. Исаак Сирин Д II-687).

Молитва, даже еще в несовершенной или неумелой своей форме, т. е. в начале молитвенного труда, есть уже выход человека из пяти измерений мира человеческих представлений, дел и забот, из мира тленной телесности, в мир измерений иного века. Человеку и страшно от непривычки, и в то же время он знает, что вступил на верный корабль, уносящий его среди ночи на родину.

"Молитва есть преемница наития Духа Святого" (еп. Феофан Д1 214). Вот почему нам и сказано: непрестанно молитесь (1 Фес. V, 17), — это все равно, что сказать: непрестанно стремитесь к Богу. Это для нас труднее всего, так как это существо религии, а не ее периферия, и погрузить всего себя в воды любви Божией, как в неизвестную стихию неумеющим плавать, нам слишком страшно.

"Кто ежедневно принуждает себя пребывать в молитве, тот духовною любовью к Богу воспламеняется к божественной приверженности и пламенному желанию и приемлет благодать духовного осеяющего совершенства" (Макарий Великий Д1 215).

"Когда кто пребудет в собранности ума и в таком его простертии к Богу, тогда, сильным самопринуждением утесняя быстротечность своих мыслей, мысленно приближается он к Богу, встречает неизреченное, внушает будущего века" (св. Григорий Палама Д5 35).

Собранность ума, по учению Отцов, требует большого принуждения и терпеливой настойчивости, а поэтому молитва есть прежде всего труд. Только личный труд, искание сердцем Бога, особенно под руководством истинно духовного отца, а по книги, может надежды и вполне научить молиться.

"Молитва, — пишет св. Исаак Сирин, — требует обучения, чтобы долговременным пребыванием в ней ум упремудрился (молиться как должно). По нестяжании, избавляющем наши помышления от уз, молитва нуждается в долговременном пребывании в ней, ибо от продолжительного пребывания в ней ум приемлет обучение, познает способы отгонять от себя помыслы, научается многим опытом своим тому, чего не может принять от иного" (От.-334).

Конечно и тут прежде всего необходим научающий страх Божий.

"Сказала авва Серпион: как телохранители царя, предстоя ему, не могут оглядываться ни направо, ни налево, так и человек, предстоя Богу и ощущая страх Его, не может ни на что иное обращать внимание" (От.-438).

Страх Божий есть страшное ощущение реальности Божественного мира. Вот почему именно он прежде всего другого практически учит вниманию и трезвению — этим составным элементам молитвы.

На почве непонимания того, что царство небесное нудится (Мф. XI, 12) возникает теория "настроений", которых надо якобы ждать для молитвы. В христианстве настроение одно — труд, и вся духовная жизнь основана на духовном труде, более реальному, чем физический. В молитве не "настроение" предшествует, а благодать Божия может, по своему произволению, или предшествовать молитве, или последовать за ней или совсем не обнаружить себя, в зависимости от состояния молящегося или для испытания чистоты и смирения его молитвенного подвига.

"Молитва с самопринуждением и терпением рождает молитву легкую, чистую и сладостную" (бл. Зосима Д III-128).

"Приступающему ко Господу надлежит принуждать себя ко всякому добру: принуждать себя к любви, если кто не имеет любви; принуждать себя к кротости, если не имеет кротости.., принуждать себя к молитве, если не имеет духовной молитвы. В таком случае Бог, видя, что человек столько подвизается и против воли сердца с усилием обуздывает себя, даст ему истинную духовную молитву, даст истинную любовь, истинную кротость" (преп. Макарий Великий Д 1 204).

"Всякая молитва, при которой не утрудится тело, а сердце не придет в сокрушение, признается недозревшим плодом" (св. Исаак Сирин. От.-309).

Многие, отказываясь от тесноты молитвенной добродетели, не улучают просторности дарований" (св. Григорий Палама Д5 325).

О том, как молились святые, дает понятие такое место Патерика: "Авва Аммон сказал: я препроводил четырнадцать лет в скиту, моля Бога денно-нощно, чтоб Он даровал мне победить гнев" (От. 68).

"Когда молишься, — говорит преп. Нил Синайский, — всеми силами храни память свою, чтобы она не предлагала тебе своего... Память приводит тебе на ум во время молитвы или воображения давних дел, или новые заботы, или лицо оскорбившего тебя". "Очень завидует демон человеку молящемуся, — говорит тот же Отец, — всякие употребляет хитрости, чтобы расстраивать такое намерение его; поэтому не перестает возбуждать посредством памяти помыслы о разных вещах[ и посредством плоти приводит в движение все страсти" (Д II-212).

"Врачуется же память постоянною памятью Божией, действием молитвы утвердившеюся" (св. Григорий Синаит Д5 208).

"Искренно любящий Бога молится без всякого развлечения, равно и молящийся без всякого развлечения любит Бога искренно. Не может молиться без развлечения тот, чей ум пригвожден к чему-либо земному" (св. Максим Исповедник Д III-193).

По учению Отцов, внимание ума при молитве надо направлять не на то, чтобы каким-то своим усилием представлять себе божественный мир. Это будет потуга воображения, противоположного вниманию, и дерзость, недопустимая в молитве.

"Стой вниманием внутри себя самого" — учат Отцы, имея в виду внимание ума в сердце. Внимание должно быть направлено на смысл читаемых или произносимых слов. Молитвы, составленные святыми, как окна в вечные просторы, дают для молитвы тот выход, которой ей нужен.

"Доброту же ее (молитвы) составляют — держание внимания ума в том, что произносится языком и помышляется при сем умом, и ненасытное всегдашнее вожделение собеседования с Богом" (преп. Феогност Д III-416).

"Лукавый, зная наверное, что непарительно молящийся Богу очень многое может сделать, спешит всякими способами, и благословными и неблагословными, развлечь его ум. Но мы, зная это, вооружимся всячески против врага нашего и, когда стоим на молитве, и колена преклоняем, никакому отнюдь помыслу не дадим войти в сердце наше, ни белому, ни черному, ни десному, ни шуему, ни писанному, ни неписанному, кроме умаливания Бога и с неба сходящего в ум просвещения" (Д5 473).

"Не словом только надо молиться, но и умом, и не умом только, но и сердцем, да ясно видит и понимает ум, что произносится словом, и сердце да чувствует, что помышляет при сем ум. Все же сие в совокупности и есть настоящая молитва, и если нет в молитве твоей чего-либо из сего, то она есть или несовершенная молитва или совсем не молитва" (преп. Никодим Святогорец"" Н-194). "Молитва только словесная совсем не есть молитва" (он же — Н-195).

"Настоящая молитва есть молитва внутренняя, не словом только, но и умом и сердцем совершаемая. Такая молитва овладевает всем вниманием и держит его внутри у сердца; почему внутрь пребывание есть неотъемлемая черта настоящей молитвы и главное ее условие7 С внутрь пребыванием в деле молитвы неотлучна мысль о Боге присущем, видящем и внемлющем молитве, с отражением всякого другого помышления, что именуется трезвением или хранением сердца. Вся потому забота трудящегося над преуспеянием в молитве сюда должна быть преимущественно обращаема, т. е. чтобы всегда неотходно быть у сердца, трезвенно охраняя его от всякого помышления, кроме единого Бога" (он же — Н-204).

"Произноси стих псалмопения твоего не как бы заимствуя слова из иного... но говори эти слова в молении твоем как бы сам из себя, с умилением, с уразумеванием разума их" (св. Исаак Сирин т-328).

Всякая искренняя молитва, даже несовершенная, есть уже стремление к памяти Божией. Так как преодолеть состояние противоположное памяти Божией — забвение, леность и неведение, — эти три великие болезни души — труднее всего, то понятно, почему Отцы молитвенный подвиг считают наиболее трудным. "Во всяком другом подвиге, — говорили они, — человек стяжевает некоторое упокоение, но молитва до последнего издыхания сопряжена с трудом тяжкой борьбы".

"Помолившись как должно, — пишет преп. Нил Синайский, — ожидай (того), что не должно"... "Когда вселукавый демон, многие употребив хитрости, не успеет воспрепятствовать молитве,.. тогда потом, когда кончит (человек) молитву, отмщает ему" (он же ДЛ-212).

"Великий подвиг, — говорили еще Отцы, — и много времени требуется пребыть в молитвах, чтобы обрести невозмутимое устроение ума, — сие второе некое внутрь сердечное небо, где обитает Христос" (Д5 473).

"Если желаем воистину угодить Богу и блаженнейшею возлюблены быть от Него любовью, представим Богу ум наш нагим, ничего от века сего не влекущим с собою и в себе — ни искусства, ни знания, но софистического мудрования" (преп. Иоанн Карпаф. Д III-96).

Если не обратитесь и не будете как дети, то не войдете в Царство Небесное (Мф. XVIII, 3).

Труд молитвы кончается и начинается ее покой, когда благодать Божия начинает приоткрывать себя в молитвенном умилении. Умиление, по учению Отцов, есть конец напряженного внимания молитвы, или точнее переход внимания в то состояние, которое уже легко и радостно.

"Если хочешь, — говорит бл. Каллист патриарх, — научиться как должно молиться, — взирай на конец внимания или молитвы. Конец же сей есть умиление, сокрушение сердца, любовь к ближнему" (Д V 459).

"Благодатное молитвенное настроение характеризуется умилением, посещением которого объятый ум возбуждается к чистой и пламенной молитве( т. е. к переходу на высшие ступени молитвы). Умиление сие находит при разных случаях, как показал опыт... Так (же) разно и выражается оно: иногда обнаруживается оно неизреченною некою радостью духовною; иногда погружает в глубокое молчание все силы и движения души; иногда изводит более или менее обильные слезы" (св. Иоанн Кассиан Д II-137).

"Не вкусившие сладости слез умиления и не ведающие, какова благодать их и каково действо", — говорит преп. Никита Стифат, — "думают, что ни ничем не разнятся от тех, кои проливаются по умершим, придумывая при сем многие виды предположений пустых и недоуменных умозаключений. Но они естественно нам прирождены и когда гордость ума склонится к смирению, а душа смежит очи свои от прелести видимых благ и устремит их к одному видению первого невещественного света, отрясет всякое к миру чувство и свыше утешения Духа сподобится, — тогда слезы, как воды источника, исторгаются из нее, услаждая чувства ее, и исполняют мысли ее всякого радования и света божественного; и не это только, но и сокрушает сердце, и ум в видении лучшего соделывает смиренномудрым. Умиление от смиренномудрия, и смиренномудрие от умиления Святым порождаются Духом" (преп. Никита Стифат Д5 133, 134).

Стяжание умиления есть стяжание благодати, и для святых понятие молитвы сливается с понятием благодати.

"Благодать не вера только есть, но и действенная молитва. Ибо в явности показывает истинную веру, имеющую жизнь Иисусову, производима будучи посредством любви" (св. Григорий Синаит Д5 226).

О стяжании умиления в молитве Варсонофий Великий учит так: "Умиление в молитве приходит от воспоминания о грехах своих. Молящийся должен привести на память дела свои, и то, как бывают судимы делающие подобное.. При чтении же и псалмопении умиление приходит, когда кто возбуждает ум свой ко вниманию произносимых им слов и восприемлет в свою душу силу, заключающуюся в них". "Если несмотря на то, — Говорит он же, — нечувствие все еще будет оставаться в тебе, не ослабевай, а все труди себя терпеливо, ибо милостив и щедр и долготерпелив Богу, принимающий наше тщание" (Д II-583, 58;).

Чтение Священного Писания Отцы сливали с молитвенным деланием, входя в него через молитву и, в то же время, в нем почерпая и силу для молитвы, и благодать умиления.

"Непрестанно бодрствуй, поучаясь в законе Божием, ибо чрез сие согревается сердце небесным огнем" (преп. Варсонофий Великий Д II-588).

"Читай Евангелие, завещанное Богом к познанию целой вселенной, чтобы ум твой погрузился в чудеса Божии. Чтение твое да будет в невозмущаемой ничем тишине, и будь свободен от многопопечительности о теле и от житейского мятежа, чтобы ощутить в душе своей, при сладостном уразумении, самый сладостный вкус, превосходящий всякое ощущение" (св. Исаак Сирин Д II-703).

"К словам таинств, заключенных в Божественном Писании, не приступай без молитвы и испрошения помощи у Бога, но говори: "дай мне Господи приять ощущение заключающейся в них силы". Молитву почитай ключом к истинному смыслу сказанного в Божественных Писаниях". (он же Д II-749).

Ученик спросил авву Филимона: "чего ради, отче, паче всякого Писания Божественного, услаждаешься ты Псалтирью, и чего ради, поя тихо, ты представляешься будто разговариваешь с кем-то? На это он сказал ему: Бог так напечатлел в душе моей силу псалмов, как в самом пророке Давиде, и я не могу оторваться от услаждения сокрытыми в них всяческими созерцаниями" (Д III-398, 399).

"Чтение Писаний инаково бывает для тех, кои только вводятся в жизнь благочестия, — пишет преп. Никита Стифат, — инаково для тех, кои прошли до средины преуспеяния; инаково для тех, кои востекают к совершенству. Для одних оно бывает хлебом трапезы Божией, укрепляющим сердца их на священные подвиги добродетели... так что они говорят: "уготовь еси предо мною трапезу сопротив стужающих ми" (Пс. 22). Для других оно — вино чаши Божественной, веселящее сердца их, в исступление их приводящее... так что им свойственно говорить: чаша Твоя уповающа мя, яко державна (Пс. XXII, 5). А для третьих (оно) — елей Божественного Духа, умащающий их душу, укрощающий и смиряющий ее преизбытком божественных озарений... так что и она хвалясь вопиет: умастил еси елеем главу мою, и милость Твоя пожнет мя вся дни живота моего (Пс. XXII, 5) (Д V 139—140). "Блажен, кто ненасытно яст и пиет молитвы и псалмы здесь день и ночь и укрепляет себя славным чтением Писания, ибо такое причащение доставит душе в будущей жизни неистощимое радование" (преп. Иоанн Карпаф. Д III-105).

Умиление молитвы не домогается, не ищется как нечто такое, что Господь будто бы обязан нам дать. Но в то же самое время утопающий в холоде и одиночестве сухого молитвенного труда, ищет хоть соломинку благодати Божией, хоть единую каплю небесной росы с душевной пустыне. Тут как бы противоречие, разрешаемое только в смирении сердца. Ищется не должное, и не награда, и не высота духовного состояния, а только помощь Божия в Его благодати. Вот почему такой строгий учитель, как еп. Феофан затворник, пишет в одном письме к мирскому другу: "Добивайтесь ощутить сладость истинной молитвы. Когда ощутите, тогда это будет манить вас на молитву и воодушевлять к притрудной и внимательной молитве" (Ф II, 178).

Но отцы всегда предупреждают: "Внимай, как бы не пострадать из-за обильной радости духовной и умиления; а постраждешь, если подумаешь, что они суть плод собственного твоего труда, а не благодати Божией, потому что за это они взяты будут от тебя, и ты много поищешь их в молитве" (преп. Симеон Благоговейный Д V, 67). "Кто слезами своими внутренно гордится и осуждает в уме своем не плачущих, тот подобен испросившему у царя оружие на врага своего и убивающему им самого себя" (св. Иоанн Лествичник Д II-550). "Бывает плач без духовного смирения и те, которые плачут таким образом, думают, что такой плач очищает грехи. Но они тщетно обманывают себя, потому что лишены бывают сладости Духа, таинственно порождающейся в мысленном сокровище — хранилище души, и не вкушают благости Божией. Почему таковые скоро воспламеняются гневом и не могут совершенно презреть мира" (преп. Симеон Нов. Бог. Д V 29).

Ложное умиление разоблачает себя гневом — вот показатель! Только смирение-любовь может дать чистую воду слез. Корень слова "смирение" — мир. Смиренное сердце — это мирное сердце, и "Царство Божие есть правда, радость и мир". В сердце богоугодно молящихся "мир Божий, который превыше всякого ума", и который несовместим со смятением гнева.

"Если Дух Святый есть мир души, а гнев есть смятение сердца, то ничто не полагает такой преграды пребыванию Его в нас, как раздражительный гнев" (св. Иоанн Лествичник Д II-532).

"Умиление, — говорит еп. Игнатий Брянчанинов, — есть ощущение обильной милости (Божией) к себе и ко всему человечеству" (От. 67). В истинном умилении человек обретает ощущение Божественного мира и любви.

"Мир Божий есть и начало, и непосредственное следствие смирения; он — действие смирения и причина этого действия. Он действует на ум и сердце всемогущею Божественною силою. И сила, и действие е непостижимы" (свят. Игнатий Брянчанинов).

"Стяжи мир души, и тысячу вокруг тебя спасутся", как-то сказал преп. Серафим. "Начало безгневия — молчание уст, при возмущении сердца. Средина — молчание помыслов при тонком смущении души. Конец — непоколебимая тишина, при дыхании нечистых ветров" (преп. Иоанн Лествичник Д II-532). Но конечно не только страсть гнева есть "смятение сердца". В учении Отцов все страсти, в том числе и самые скрытые, душевные, как нечистая буря, противополагаются миру Божию и Его божественной тишине. Об этом так хорошо говорится в службе Иоанну Предтече, который всегда почитался как особый наставник покаяния и монашества: "Крестителю и Предтече Христов, погружаемый всегда сластьми телесными ум мой управи и волны страстей укроти, яко, да в тишине божественной быв, песнословлю тя... Потоцы страстей и воды злобы до души моея внидоша. Блаженне предтече, потщися скоро изъяши мя, иже речными струями измыл еси бесстрастия тишайшую пучину".

Постепенно привыкая к молитвенному труду, у человека невольно возникают желания: во-первых, уменьшать многосложность своих просьб, и, во-вторых, уменьшать многословность самих молитвенных обращений. Оба эти желания, — учат Отцы, — есть признак, что молитва, как жизненная сила, начала входить глубоко в душу, точно воды моря и прорытый канал. В том и цель начального молитвенного обучения, чтобы многовидность просьб и количество слов, при одновременном сохранении или даже увеличении времени молитвенного стояния, постепенно рассеивались, как туман при восходе солнца.

Очень ценные указания о видах молитвенных просьб (или о содержании молитвы) дает преп. Нил Синайский. Ищи в молитве своей только правды и Царствия, т. е. добродетели и ведения, — и прочее все приложится тебе (Мф. VI, 33). "Молись во-первых, о том, чтобы очиститься от страстей, во-вторых, о том, чтобы избавлену быть от всякого искушения и оставления" (он же). "Праведно молиться (надлежит молиться) не о своем только очищении, но и об очищении всякого человека, в подражание Ангельскому чину" (он же). "Прежде всего молись о получении слез, чтобы плачем умягчить сущую в душе жесткость" (он же. Д II-211, 208).

Молитву о церкви, о властях и других людях святые вводят в число необходимых устремлений молитвы.

"Поминать о молитве о мире Святых церквей и прочее, за сим последующее, — хорошо, ибо о сем Апостольское есть завещание: но исполняя сие (надобно сознавать себя) недостойным и не имеющим на то силы; и о просящем (молитвы) хорошо помолиться. И об Апостолах молились некоторые" (преп. Варсонофий Великий В-98).

Авва Зенон говорил: кто хочет, чтобы Бог скоро услышал молитву его, тот когда станет для совершения ее и прострет руки горе, прежде всякой другой молитвы, даже прежде молитвы о душе своей, да принесет молитву о врагах своих, и ради этого Бог услышит всякую молитву его" (От.-148).

За сокращенным видом молитвенных прошений следует искание краткой молитвы. Душа должна искать краткую молитву, — учат Отцы.

"Тому, кто много говорит о молитве своей, неудобно (трудно) сознавать все, что говорит. Но кто молится немногословно, тот может сознавать, что говорится в молитве" (преп. Симеон Нов. Бог. Д5 62).

"Узда неудержимому помыслу — однословная молитва" (св. Илия-пресвитер Д III-148).

Кроме того при всей своей краткости молитва может быть сохраняема при общении с людьми и занятости делами, только при своей краткости она может стать непрестанной, т. е. сделаться прочным хранителем памяти Божией. Известно молитвенное правило преп. Серафима для людей, обремененных мирскими делами, а также для неграмотных: после краткого утреннего молитвословия (трижды "Отче наш" и "Богородице" и один раз "Верую") — всякий христианин, — учил преподобный, — пусть занимается своим делом, на которое поставлен или призван. Во время работы, дома или на пути куда-нибудь пусть читает тихо: "Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного"; а если окружают его другие, то, занимаясь делом, пусть говорит только: "Господи помилуй" (ДС-296).

Но непрестанной может быть только такая краткая молитва, которая воспринимается как совсем своя, из своего сердца исходящая, как самая теплая и родная. Потому еще до перехода к непрестанной молитве, человек начинает невольно искать свои слова для молитвы, начинает молиться своими словами. "Навыкайте, — пишет еп. Феофан, — молиться своей молитвой... И поутру и вечером изъявляйте Господу свои кровные нужды, паче душевные, а то и внешние, говоря Ему детски: видишь, Господи, болезнь и немощь! Помоги и уврачуй!" (Ф.П.-116, 117).

— Фудель С.И. «Путь отцев»