«Всегда должен ты испытывать и рассматривать, а потом верить» — прп. Григорий Синаит. Так и подобает нам приступить к нашумевшей в церковной среде книге неизвестного афонского исихаста «Трезвенное созерцание». Те мысли и чувства, и дух, сокрытый в этой книге, не могут не навести на мысль об опасности и заблуждениях, таящихся в них, не имеющих ничего общего ни с учением святых отцов, ни с традицией исихазма в целом...

Размышления на слово первое

«Всегда должен ты испытывать и рассматривать, а потом верить» (прп. Григорий Синаит «О прелести» Добротолюбие. т. 5).

Так и подобает нам приступить к нашумевшей в церковной среде книге неизвестного афонского исихаста «Трезвенное созерцание». Те мысли и чувства, и дух, сокрытый в этой книге, не могут не навести на мысль об опасности и заблуждениях, таящихся в них, не имеющих ничего общего ни с учением святых отцов, ни с традицией исихазма в целом. Ведь если по святителю Игнатию Брянчанинову «начало зол - ложная мысль, источник самообольщения и прелести» («Слово о Прелести»), то великая в том есть опасность стать причастником этих мыслей и им последовать. Так что же настораживает в рукописи неизвестного исихаста?

Начинается она с осуждения «братьев монахов»: «ибо они не только не совершают как подобает созерцательного подвига, но и отвращаются, заслышав о трезвении…» (пролог книги). Автор не говорит, что они вообще не совершают созерцательного подвига, но совершают не как подобает.

Очевидно тому, как правильно подобает совершать этот подвиг и посвящена его книга с таким названием. Автор своё учение называет "новой благодатью", так как оно действительно сильно отличается от учения святых отцов, учивших об исихии. К этому сравнению и нужно нам приступить с помощью Божией.

Во-первых, он начинает своё учение с того, что «лукавый всегда обитает в сердце человека». В то время как прп. Каллист и Игнатий Ксанфопулы утверждают, что «злые духи гнездятся негде окрест (вокруг) членов сердца» (Добр. т. 5, стр. 392). Эта очень важная особенность в учении исихаста помогает понять и объяснить такие его яростные нападки и сокрушение до боли собственного сердца как престола сатаны. Но об этом будет речь далее.

В Слове же Первом автор начинает научать, что сначала надо "подготовить чистое сердце для встречи Христа. Потом, когда он примет в сердце своём Христа, тогда может произносить молитву и непрестанно заниматься ею…" Чистота сердца есть высшая ступень христианской жизни и совершенство, «суббота истинная» как назвал её прп. Макарий Египетский (Добр. т. 1, стр. 267). А нам предлагают сперва прийти в чистоту сердечную, а потом заниматься молитвой Иисусовой.

Такой подход к духовной жизни с конца, тоже имеет свой смысл. Речь идёт о подготовке читателя к необходимости болезненного сокрушения сердца, к которому так тяготит и настойчиво призывает неизвестный автор. В том же Слове: «Когда таким образом молитва будет произноситься много раз, тогда начнётся боль в груди изнутри, что называется молитвой с сокрушением».

Теперь же посмотрим, что по учению святых отцов является молитвой с сокрушением. Прп. Григорий Синаит учит: «…Умно исповедоваться Ему (Христу), в чём погрешает, который тотчас и прощает в смирении и сокрушении просящим прощения, и святое имя Его всегда призывающим» (Добр. т. 5, стр. 218).

Здесь мы видим, как происходит подмена понятий. Если по прп. Григорию это исповедание и покаяние, то там это боль сердечная, и опять же это не случайно. Кстати сказать, вся книга исихаста построена по принципу: «чем во лжи больше правды, тем лучше ей верят». Автор выдерживает подвижнический стиль речи словами о трезвении, чистоте, цитатами Священного Писания и, когда внимание читателя ослабнет, тут же проводит ту или иную свою мысль, увлекающую читателя в нужном ему направлении.

В этом же Слове Первом исихаст повествует о человеке, который стоит в Церкви, но к нему не приходят ни умиление, ни небесная любовь. Такого человека он сравнивает с неплодным деревом, которое должно быть посечено и ввержено в огонь. Это если не вспомнить, что в храме среди молящихся есть и новоначальные, и немощные, и больные, разумеется в силу своего положения не имеющие ни духовной любви, ни умиления. И вот предлагается их сразу в огонь. Безо всяких пояснений?

Для чего это делается, становится понятным, когда тут же описывается как в храм входит и становится посреди них достойный: как только он войдёт в церковь сразу бывает охвачен и окружен истинным и живым благоговением перед Богом и т.п. «Он созерцает умными очами как сия благодать непостижимо сходит с Неба подобно росе на верх главы (обратим внимание) и с главы разливается по всему телу».

Прп. Григорий Синаит научает нас: «Ибо чуждая прелести молитва есть теплота с молитвою к Иисусу ввергающему огнь в землю сердца нашего, теплота, попаляющая страсти, как терния, вселяющая в душу веселие и тишину и приходящая не с десной и не с шуей стороны или выше, но в сердце источающаяся» (Добр. т. 5, стр. 225).

Далее, в том же Первом слове исихаст наслаждается и многими другими божественными и небесными помыслами. Тема наслаждения - ещё одна очень важная черта «духовности» исихаста. И он, и мы, не раз ещё будем вынуждены её касаться.

Следующая черта, просматривающаяся в наставлениях, что живое и огненное действие божественной любви дано «небесному человеку», соразмерно тому подвигу, который он предпринял в молитве. Святые отцы свои подвиги вменяли ни во что, и учили, что благодать мы от Господа получаем туне (даром) за смирение. Но не то мы видим - но видим подход юридический - сколько я потрудился, столько Ты дай.

Новый и небезопасный способ предлагается для борьбы с прилогом вражиим: «И когда диавол принесёт прилог, пусть тотчас восстанет ум и сильно-сильно сокрушает сердце молитвой, пока оно не заболит».

То есть бить надо не прилог, а своё сердце. Но ведь прилоги враг рад приносить всегда, и днём и ночью, и, верно, очень доволен, что бьют не его, а сами себя. Как же действительно святые отцы учат побеждать прилог вражий? Прп. Филофей Синайский учит: «Должно мужественно и неотступно стоять у двери сердца, с крепкою памятию о Боге непрестанною в душе Иисусе Христовою молитвою и сею мысленною стражею убивать всех грешников земли, т.е. верною усиленного и горе восхищающую. памятию о Боге посекать начала и брань воздвигающих помыслов» (Добр. т. 3, стр. 2). Кроме сего, есть ещё способ, который предлагает Старец Порфирий Кавсокаливит - вообще не обращать внимание на помысел и возносить ум горе к Богу. Однако ни слова о биении по собственному сердцу.

Размышления на слово второе

В Слове Втором исихаст говорит о необходимости наставника для научения молитве. Что же, очень разумно. Но что мы видим дальше? Автор повествует о брате (о себе или нет – не ведомо), который, желая научиться умной молитве, просит у Бога извещения об умной молитве, дабы научиться ей. Ему является Ангел в виде «некоего известного ему монаха, которого он знал как совершенного в этой молитве». Получается, он знает непрелестного наставника, но не идёт к нему учиться молитве, а просит лично Бога об извещении о молитве.

Итак, явление Ангела. Мы знаем о явлении Ангелов многим святым. Знаем о явлении Ангела прп. Пахомию Великому как раз по такому же поводу. Ангел научал Пахомия уставу о монашеской жизни, в том числе и молитве Иисусовой. Явление было мирным, светлым, разумным.

Что мы видим тут? Когда Ангел говорил молитву, он «проливал пот, харкал кровью», «действием молитвы умиротворил гневное и свирепое лицо» и т.п.

Все действия «Ангела» чисто внешние и телесные – ничего общего с Ангелом Пахомия - мудрым и сильным.

В том же Втором Слове автор описывает видение геены огненной. Мы знаем о видении святых геены и ада, знаем о том сострадании и слезах, пролитых за находящихся в тех местах. Прп. Макарий Египетский, только услышав о муках находящихся там душ, прослезился о них. Что же видим тут? «Помышляя в себе о том и подобном тому, добрый подвижник воздыхает из глубины себя и, чем больше воздыхает, тем более возвышается от земного к небесному». Здесь забота о своём собственном преуспеянии, а не сострадание ближнему.

Размышления на слово пятое

Слово Третье и Слово Четвертое опустим.

Отметим, что нет абсолютно никакого желания, ни намерения создавать впечатление, что вся рукопись исихаста неправильная. Это было бы и неразумно, и несправедливо. Речь идёт только о сомнительных мыслях и ощущениях, которые предлагает нам автор, предлагая им последовать. А так как в рукописи их обретается много, то уже нет возможности списать их на описку или плохой перевод, а просматривается целое направление, отличающееся от пути священнобезмолвия, проложенного святыми отцами и оставленного для ищущих сего пути. Если делание святых отцов более есть умно и душевно, а телу уделяется умеренное значение, то неизвестный исихаст, напротив, уделяет именно телесным движениям и изменениям важное и преувеличенное значение.

В Слове Пятом проводится мысль о том, что когда подвижник теряет слёзы, то ум его затуманивается и становится слепым. И только слёзы могут опять ему вернуть зрение.

Но прп. Силуан Афонский говорит, что слёзы, как сила телесная, имеют способность истощаться и кончаться. Однако уму это вреда не приносит и не может принести. У неизвестного исихаста всё строго наоборот, и это от того, что в его духовности чрезвычайно большое место и значение уделяется внешнему и телесному, но, как уверяет он, «не все вмещают то, о чём говорится здесь». И опять далее о слезах, мочащих лицо, одежду, землю, и ни слова о печали ума, о плаче сердечном, о смирении.

Кстати, о смирении души и сердца у исихаста вообще не принято говорить, но зато о разрезании груди, о подвигах, о боли тела и т.п. И опять там же и о том же: «Эти слёзы дал тебе Бог, чтобы обучить тебя Небесному Царству». Такое завышенное значение слёз телесных очень свойственно неизвестному исихасту и везде присутствует в его наставлениях.

Далее после пространного философствования о сердечном покрывале внушается очередная мысль: «Если ты желаешь с помощью понуждения сердечной молитвы разорвать это умопостигаемое покрывало… и сразу изгладить все свои грехи.. в этом тебе поможет молитва с понуждением». Т.е. не Господь Иисус Христос изглаживает все грехи, а молитва с понуждением. Вроде бы мелочь, к словам прицепился, да нет, из маленьких цветных камешков смальты и состоит вся мозаика, вся картина. Убери в нужном месте два-три камешка, и не увидишь всего замысла картины. Так из таких слов, мыслей составляется вся общая картина учения, его дух.

Как учит свт. Игнатий Брянчанинов: «Прелесть действует первоначально на образ мыслей, будучи принята и, извратив образ мыслей, она немедленно сообщается сердцу, извращает сердечные ощущения, овладев сущностью человека, она разливается на всю деятельность его, отравляет самое тело» (Слово о Прелести).

Далее в Слове Пятом исихаст научает что умопостигаемая боль рождает хмурость лица. А хмурость лица и угрюмость вида содержит и сохраняет сердечную боль. Были преподобные отцы строгие, но не известны угрюмые. А плодом умного делания был плач, а не хмурость лица.

В том, что это целое направление новой «духовности» нетрудно убедится. Далее: «Боль приносит воспоминание боли и страданий Христовых. А когда ты страдаешь вместе со Христом, тогда надеешься и прославиться вместе с Ним. Известны слова Апостола Павла: «Если с Ним страдаем (со Христом), с Ним и прославимся». Но Апостол пишет о скорбях христианина в земной юдоли, о гонениях за Имя Христово. Неизвестный же исихаст имеет в виду нечто другое, а именно страдание вместе со Христом, о котором тот же Апостол учит, что Он один понёс наши немощи и болезни. Страданию же вместе со Христом не учили ни Святые Отцы, ни Апостолы. Зато это неотъемлемая черта католической мистики (Франциск Ассизский, Шарль де Фуко, Фаустина Краковская и др.).

Весь, так называемый «крестный путь», т.е. молитвы с воображением перед изображениями страдающего Христа, весь на этом и построен. И к тому же Апостол Павел говорит о том, что христианин прославится за скорби и страдания, понесённые в земной жизни. А неизвестный автор надеется прославиться за страдания со Христом.

Далее в том же духе: «Прежде чем заболит твоё сердце, ты совершенно не чувствуешь благодати (?) и сладости христианства и не обладаешь никаким истинным извещением о своём спасении…». Выходит, свидетельством о спасении является боль сердечная? Под любыми предлогам нас настойчиво учат искать именно боли сердечной - это случайно? Не думаю. И далее: насколько ценно и сладко это имя Христово знают и ведают только те, в ком пребывает боль молитвы. А ангелы на небе тоже с болью молятся? Ведь тогда и они не знают ценности имени Христова. Куда же он относит тех христиан, которые молятся с благоговением и смирением, по временам и с умилением, но без боли в сердце? Там же он пишет: «такой человек совершенно бесчувствен ко спасению своей души».

Не то он пишет о себе: «Такой человек (у которого болит сердце) сроднился со Христом… он знает и удостоверился в том, куда пойдёт его душа, когда выйдет из тела».

Авва Илия сказал: «Я страшусь трёх вещей: именно того, когда душа будет исходить из тела, когда я должен буду предстать Богу, и когда будет произнесено последнее о мне определение» (Древний Патерик о сокрушении). Очевидны познание себя и расположение преподобных отцов и совсем иной взгляд на себя у автора.

Дальше постепенно читатель подводится к ещё одному очень важному моменту в мистике нового исихазма. После навязчивых и неотъемлемых призываний искать сердечную боль автор пишет: «Прежде чем придёт боль, душа уже скачет и радуется потому, что уповает на скорее духовное наслаждение». Тема наслаждения вторая ключевая сторона учения неизвестного исихаста, к которой он уверенно и неотступно подводит своих последователей. А пока, продолжая и развивая своё учение, он учит: «Эта боль является великим даром, который посылается от Бога подвижникам и любящим Его. А без неё никто (?) не видит Бога.

Господь Иисус научает: «Блаженны чистые сердцем яко они Бога узрят» (Мф. гл. 5). А здесь нам предлагается не просто новый способ узреть Бога, но и единственный, в противовес словам Спасителя. Настораживает и само отношение исихаста к Спасителю и Господу Иисусу Хрусту. Он описывает: «Когда человек обходит невещественные и небесные предметы («вознёсшись в Пренебесная Пренебесных»), он находит Того, ради любви которого трудилось сердце и болела грудь, которого Пророк Исайя видел сидящим на Престоле Славы... «Эта боль удостоила его не только такой чести, благодаря ей человек припадает в объятья Самого сладчайшего Иисуса и Вседержителя Господа… человек сладко лобзает сладкого и превыше всякой сладости сладчайшего своего Владыку и Христа». Причём не спрашивая о том ни позволения Сидящего во Славе Господа, ни его согласия - неужели собственные достоинства и значимость совсем затмили ум человека? Так и хочется сказать слова ирмоса: «ужасошася всяческая».

Вспомним: Православная церковь на иконе Деисус изображает сидящего во Славе Господа и Бога Иисуса Христа. Пред Ним в великом благоговении предстоят Пресвятая Богородица и святой Иоанн Предтеча. Предстоят, смиренно склонив голову пред Владыкой, взирая с немного опущенным вниз взглядом очей.

Размышления на слово шестое.

В Слове шестом исихаст описывает состояние сподобившегося утешения Святаго Духа: «…тогда ум не внимает молитве, подобно тому, как ближайшему другу царя не нужно носить оружие», потому что ты друг Божий (сравним с католическим трактатом (ред.) Фомы Кемпийского «О подражании Христу», кн. 2, гл. 8), которого угощают духовно, достиг этой высшей степени умного и духовного созерцания.

Один из подвижников сказал негде: «Смотри, не стань с Богом запанибрата». Называл Господь апостолов друзьями Своими, но сами себя они называли Его рабами («Иаков Богу и Господу Иисусу Христу раб» (Соборное Послание ап. Иакова, 1:1). Подобно и прочие. Только мнение и самозначимость способна самого себя почитать другом Божиим.

Размышления на слово седьмое

Сказано: «При устах двух или трёх свидетелей будет твердо всякое слово» (2 Кор. 13:1). В Слове Седьмом неизвестный исихаст повествует о том, что Благодать Отца посещает отдельно от Благодати Сына и Святаго Духа, а Благодать Сына посещает отдельно от Отца и Святаго Духа, так же и Благодать Святаго Духа. Но учил ли об этом ещё кто-нибудь из святых отцов или святителей? Нам такие наставления неизвестны, поэтому пусть они и останутся с тем, кто их предлагает. Для нас же надёжнее: «Единого Божества единое озарение» (свт. Григорий Богослов. Слово 28). Подобно научаемся и у свт. Григория Паламы: «Общее есть не только Сущность, которая абсолютно безымянна, неявляема и непричащаема, яко превыше всякого имени и явления и причастия, но тоже благодать и сила и энергия… всё, чем Бог причащается и соединяется по благодати со святыми ангелами и человеками…» («Исповедание Православной веры»).

Подобно и у божественного Максима Исповедника: «Божество единое и единственное, неумаляемое и неизменяемое. Она - всецело Единица по сущности и всецело Троица по Ипостаси, единообразно сияющая, одним трисветлым сиянием единого Света» («Мистагогия», т. 1).

Размышления на слово восьмое.

В Слове Восьмом начинается речь о чувственной сладости: «…если ты желаешь вкусить когда-нибудь этой чудной сладости, которая усладит неизреченно кончик твоего язык… ты чувствуешь сладость в передней его части…». Исихаст называет сладость Божественным наслаждением, которая пропадает от сказанного случайно слова. Но сомкнутые уста опять её возвращают. Слюну, приходящую от сладости, нужно не выплёвывать, а проглатывать как нечто драгоценное и т.д.

Чему же учат об этом святые отцы? Прп. Григорий Синаит, предупреждает: «Враг внутрь чресл покушается призрачно представлять духовное, одно предлагая вместо другого, вместо теплоты наводя жжение нестройное, вместо веселия радость, возбуждая бессловесную и сласть мокротную" (Доброт. т. 5). Далее, чтобы вызвать веру к своим словам, неизвестный исихаст приводит в пример некоего преподобного, который никогда не плевался на протяжении всей своей жизни. Но где же говорится, что преподобный не плевался по причине сладкой слюны на языке? Здесь мы видим явное искажение и смысла, и жизни преподобного.

Дальше начинаются вопиющие вещи: «Во время чтения Священного Писания будь внимателен к духовной сладости на языке, чтобы знать, сохраняется ли она или нет, течёт с языка или отсутствует в нём». Итак, во время чтения Священного Писания нам предлагается внимать не самому Священному Писанию и постигать его смысл по Слову псаломскому: «И поучахся в заповедех Твоих, яже возлюбих зело» (Пс. 118), но вместо этого наблюдать за сладостью на языке. Чтобы развеять наши сомнения исихаст учит, что это Благодать Божия «непостижимо ударяет по языку и услаждает его».

Что касается вопроса о сладости на языке, неизвестный автор не только продолжает настаивать на её благодатном происхождении, но идет дальше. Он учит, что она не только ударяет по языку, но и проходит через него неизреченно. Оказывается, благодати, чтобы пройти в человека, необходимо пройти чрез язык, а заодно и его усладить. А чтобы мы что-нибудь не заподозрили, дальше он научает: «Что вдаваться в глубокие исследования этого вопроса, нет совершенно никакой необходимости?» (там же).

Слава Богу, что у нас есть слово Апостольское: «Всё испытывайте, доброго держитесь» (1 Фес. 5:21). Мы же пока доброго в книге исихаста не находим, напротив, нас учат, что такая же сладость в устах есть пища Ангелов и, как можно догадываться, слюна небесная – небесная манна.

Об этой «благодати» нужно сказать особо. Святитель Игнатий (Брянчанинов) повествует о некоем подвижнике, находившемся в сильной прелести, который постоянно видел свет от икон, чувствовал во рту необыкновенную сладость, причём он был очень способным к усиленному посту и бдению. Благоухание и сладость, которые он ощущал, были чувственными, и у него было желание убить себя, причём называл и считал это явной благодатью. У одного монаха этот прельщенный спросил: «Когда от обильной сладости во рту умножится слюна, то она начинает капать на пол, не грешно ли это?» (неизвестный исихаст советует глотать её).

Об том человеке Святитель Игнатий говорит, что он был в плену лукавого, отверженнаго духа (Аскетические опыты. Слово о Прелести. Беседа старца с учеником). Причём особенностью этого состояния является то, что ни плена своего, ни странности поведения прельщённые не понимают, сколько бы ни был очевиден этот плен (там же). Святитель Игнатий пишет и о причинах сего состояния или, говоря проще, почему впадают в прелесть: «Исполнены такой же гордости и безрассудства желание и стремление сердца насладиться ощущениям святыми, духовными, Божественными… сердце, усиливаясь вкусить Божественную сладость и другие Божественные ощущения, и не находя их в себе, сочиняет их из себя, ими льстит себе, обольщает, обманывает, губит себя, входя в область лжи, в общение с бесами, подчиняясь их влиянию, порабощаясь их власти».

Вспомним, что именно сладость сердечную неизвестный автор и учит нас искать, причём не различая новоначальных, страстных, неготовых вообще всех. И сласть уже сразу - только посильнее бей сердце. Он не разделяет людей на сильных и слабых, новоначальных и преуспевающих, каждому предлагая свойственное ему по возрасту духовному. Но только делит людей на истинных «достойных» подвижников, которые харкают кровью, режут грудь молитвой до боли и т.п. и недостойных, погибающих, которые не делают этого.

Вот что дальше пишет об этом состоянии Святитель Игнатий в Беседе старца с учеником: «Бедствию подвергаются подвижники молитвы, извергшие из своего подвига покаяние, усиливающиеся возбуждать в сердце любовь к Богу, усиливающиеся ощущать наслаждение, восторг; они развивают своё падение, соделывают себя чуждыми Бога, вступают в общение с сатаною, заражаются ненавистию к Святому Духу, этот род прелести ужасен…». Этот вид прелести назван святыми отцами «мнением». В той же главе Святитель Игнатий подробно его разбирает, но там есть одна важная для нас подробность: «мечтательность… постоянно сочиняет мнимодуховные состояния, тесное дружество с Иисусом, внутреннюю беседу с Ним, таинственные откровения, гласы, наслаждения, зиждет на них ложное понятие о себе и о христианском подвиге, зиждет вообще ложный образ мыслей и ложное настроение сердца, приводит то в упоение собою, то в разгорячение и восторженность… обольстительные движения, представляющиеся благодатным наслаждением…».

Слово Восьмое заканчивается молитвой, в которой исихаст просит Господа послать ему сладость на язык, и уверяет Господа, что тогда у него воссияет «свет боговедения» и пр. То есть духовное должно пройти чрез органы телесные?

Вот что говорят святые отцы, предупреждая нас о ложном утешении, бываемом от врага. Преподобные Игнатий и Каллист Ксанфопулы: «Ведать надлежит, что утешение это - от прельстителя, и есть только призрак радости. Радость такая совне навевается и является не как качество и постоянное расположение души; видимо что тут враг хочет опрелюбодействовать душу… он своими некими утешениями, кажущимися благими, подступает утешать душу в ожидании, что она будучи развлекаема этою блаженною мокротною сластью, не распознает своего смешения с обольстителем» (Доброт. т. 5).

Размышления на слово девятое.

В Слове Девятом речь продолжается о сладости божественной с той только разницей, что сладостью божественной считается и называется всякое божественное утешение. Ни слова о том, о чём мы только что прочли у преподобных Ксанфопулов. Как будто и врага с его обольщениями и подменами вообще не существует. Принимать надо всё, и желательно без исследования – так учит нас неизвестный исихаст в предыдущей (восьмой) главе.

Далее говорится о теплоте в сердце и опять ни слова о том, что бывает теплота и телесная от принуждения, и она не является духовной (Дневник Феодосия Карульского), есть теплота вражия и об этом ни слова.

В духе ли это святых отцов наталкивать нас на принятие любых ощущений и почитание их духовными? В каком же это «духе» хорошо видно дальше из книги исихаста: «…как только сердце вспомнит о своём Господе Иисусе или своих присных и друзьях Христовых, то есть о святых, тогда, говорю, оно плавится и растворяется от слёз Христовых и святых». Даже Тереза Авильская (католическая святая, автор мистических сочинений – авт.) кажется слишком мелкой на фоне мистика, которому сам Христос и святые поливают слезами сердце. Далее исихаст пишет о непадательной мере созерцания, когда, ни демоны, ни ангелы не могут его оторвать от созерцания. Только, зачем Ангелам отрывать его созерцания?

Слово Девятое всё о сладости и духовном наслаждении и пути их приобретения - пост и сердечная молитва. Упоминается и о кончике языка, который услаждается, когда человек молится умно. Утверждается, что сладость от благодати Святого Духа похожа на чувственную сладость, которую испытывают уста человека, вкушающего мёд или сахар (там же).

Что же на самом деле пишут святые отцы о сладости во время молитвы и её необходимости, и таково ли её значение? - «Но кто усиливается поддерживать и усиливать эту теплоту (сердечную) за одну сладость, тот разовьёт в себе сластолюбие духовное. Посему-то трезвенники напрягаются, минуя эту сладость, установляться в одном предстоянии Господу… На сладость же, от теплоты исходящую, не опираются и внимание к ней не приковывают (свт. Феофан Затворник).

Как видим, святые отцы не искали сладости и нам не заповедовали, как состоянию обманчивому, ненадежному и даже прямо опасному. Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит о ложном состоянии и ощущении: «Возбуждает в нём (подвижнике) мечтательность, приводит в движение кровь, приносит ему какое-то безвкусное, ядовитое наслаждение, тонко льстит ему, внушает самомнение, устанавливает в душе: идол – «я» («Аскетические опыты», т. 2).

Размышления на слово десятое.

Слово Десятое научает нас приёмам художественной молитвы. Объясняется и суть трезвения: «А трезвенной она (молитва) называется тогда, когда… благодать Святаго Духа нисходит на твою душу и касается сердца или показывает тебе некое созерцание, рассматривая которое, отрезвляется взор твоего ума». То есть Господь приходит в душу, чтобы показать ей созерцание, чтобы душа рассматривала оное и отрезвлялась.

Что же на самом деле есть созерцание и что оным мы должны взыскивать, поучает преподобный Максим Исповедник: «Ум, пока имеет в себе живущим памятование о Боге, взыскивает Господа чрез созерцание (Пс. 26:4, 8), но не просто, а в «страсе Господни» (2 Парал. 26:5) (Доброт. т. 3. Главы умозрительные).

Святые отцы-исихасты учили искать Бога, а не божьего. Как нас учит дальше неизвестный исихаст: «Видение, которое рассматривает твоя мысль, на которое неуклонно взирает твой ум....».

Далее такая молитва называется: «святое моление». Термин не святоотеческий ни по духу, ни по смыслу. Святые отцы так свою молитву ни называли, ни считали таковой.

Размышления на слово одиннадцатое

Слово одиннадцатое книги исихаста учит сердечной молитве. Советуется понуждать сердце именем Христовым. То есть само имя Христово становится орудием молитвы, способом ее совершения. Святитель Феофан Затворник, научая правильному устроению и совершению молитвы сердечной, пишет: «Стоять перед Господом и ходить в присутствии Его с вопиянием к Нему из сердца» (Собрание писем, V, письмо 911).

Далее в рукописи исихаста хоть и говорится о призывании Христа, но призыванием здесь называется сама молитва с понуждением, а не предстояние пред Господом в сердце, о котором говорит святитель Феофан.

Неизвестный исихаст говорит о желании говорить и произносить духовные и небесные слова. Для безмолвника желание странное, не приводящее к смирению, о котором говорится в этом же наставлении. Тут же говорится, что Христос соединяется с сердцем. Вроде бы правильно и хорошо. Но опять же здесь не Христос своим пришествием и Силою исцеляет страстную душу, но Имя Христово используется как умопостигаемая «банка», которая вытягивает из груди наслаждение плотской похоти.

Конечно же, это образы и аллегория, но в них заложена суть делания, его дух и направление <…>

Размышления на слово двенадцатое

Слово двенадцатое говорит об охранении молитвенника ангелами, о благоговении их пред молящимся и прочие вещи.

Недоумение представляет одно место книги, где говорится: «Во время беседы они, т.е. ангелы, будут вразумлять тебя, отвечать на вопросы премудро и без запинки». Что это за беседа с ангелами? И какие от них ответы? Он слегка говорит и об этом: «Иногда ты видишь их и очами… Радость твоей душе, если ты обретёшь таких благодатных друзей».

Теперь посмотри, как об этих вещах и явлениях строго увещевают святые отцы-исихасты.

Преподобные Каллист и Игнатий Ксанфопулы научают нас: «Никогда не принимай, если увидишь что-либо чувственное или мысленное, внутрь тебя или вне, - лик Христа или Ангела, или образ Святого, или световое воображение, мечтаемое умом; но не верь сему..., если то и доброе что было» (Доброт. т. 5 «О признаках прелести и истины»).

Очень четко видна разница в учении святых отцов о сих явлениях и приглашениях к ним неизвестного автора.

Размышления на слово тринадцатое

Слово тринадцатое повествует о том, что душа находит утешение и благодать рядом с Богом, т.е., не в Боге (как и должно быть), а рядом с Богом. Вся эта глава именно этому и посвящена - искать даров от Бога: Он щедро вознаграждает божественными дарами того, кто любит Его подлинно. Не забывается пригласить нас к различным видениям и откровениям, причем, согласно его подвигу и труду, подвижничеству, то есть как необходимое воздаяние или плата за труды, о чём свидетельствует в книге слово «согласно», т.е. в равной мере.

И таких мест, темных и неясных по смыслу, много как во всей рукописи, так и в этой главе. Например, говорится о подражании Христову смирению. Но мы, как известно из слов самого Спасителя, научаемся у Него смирению и кротости (Мф. 11:29). А подражает Ему Фома Кемпийский (прим. католический монах) в своей известной книге «Подражание» и те, кто ему последуют. Откуда в этой рукописи столько терминов, оборотов речи не святоотеческих, двусмысленных явно соблазнительных? Смотрим дальше: он (молитвенник) становится теплейшим в подвиге и получает великое утешение, если в его скорби Господь даст ему некое видение. Что за навязчивая, необъяснимая тяга к видениям, откровениям? Дальше уверенно говорится, что раб Христов увидит Христа (вспомним Ксанфопулов, воспрещающих воспринимать видения лица Христова). Далее - увидевший Христа преисполняется любовью (думаете ко Христу? Нет!) к этому способу, к этому средству, к молитве.

Далее и вовсе забывается: «Какую бы добродетель сотворить он не пожелал, с легкостью доводит ее до совершенства». В то время, когда прп. Макарий Египетский говорит, что не встречал в своей жизни ни одного вполне совершенного человека. Далее в сей же главе научают нас истязать себя подвигом. И оборот речи, и дух не святоотеческий. По учению святых отцов мы умерщвляем страсти, а тело только порабощаем Духу.

Размышления на слово четырнадцатое

В слове четырнадцатом идет речь о различении и рассуждении помыслов. Но удивляет и настораживает сам способ и место, где оно совершается: «Престол же мысли находится посредине лба… и, как только мысль почувствует, что что-то приближается к душе, тотчас извещает об этом ум, чтобы тут же прибежал и он, и в месте строго исследовали от Бога ли то, что вошло в город, то есть душу, или от демонов».

Теперь сравним, такому ли трезвению учат святые отцы о месте его совершения. Свт. Феофан Затворник пишет: «Надобно из головы сойти в сердце. Теперь у вас помышление о Боге в голове, а Сам Бог как бы вне, - и выходит, что это работа внешняя. Пока вы в голове, мысли не улягутся покойно, все будут мястись, как снег или толкашки комаров летние» (Письма о христианской жизни).

Подобно сему и свт. Григорий Палама учит: «Почему, стараясь в тщательном трезвении надзирать над нашею мыслительною силою, его право править и ее исправлять, каким другим способом можем мы успеть в сем, как не собрав от вне рассеянный чувствами ум и введши его внутрь, в это самое сердце, которое есть хранилище помыслов» (Доброт. т. 5).

Итак, способ и место трезвения святоотеческий сильно отличается от предлагаемого нам неизвестного автора. Надо полагать, отличается и результат и плоды сего делания, что видно из обращения и прошения исихаста со Господу: «Когда ты утешишь меня Духом Твоим Святым, и я от благодати Твоей вкушу сладости, тогда поработаю Тебе со всей ревностью и силой». А если не вкусит?

Размышления на слово пятнадцатое

В Слове Пятнадцатом повествуется о различии видений от Бога и от демона. Заметим: до сего времени нам настойчиво советовали их не только искать, но и просить, желать до боли сердечной. И вот, когда они наконец-то нахлынули на душу, говорится об испытании видений и их различии.

Для начала посмотрим, что говорят святые отцы вообще о человеке, ищущем видений. Прп. Григорий Синаит: «Вот и о прелести необходимо сказать по возможности, так как она для многих, по множеству и разнообразию ее козней и осечений, неудобораспознаваема и почти непостижима. Прелесть, говорят, двух видов является – в виде мечтаний и воздействий, хотя в одной гордости имеет свое начало и причину. Началом мнимого созерцания фантастического служит мнение, притязательное на всезнайство, которое научает мечтательно представлять Божество в какой-нибудь образной форме, за чем следует прелесть, вводящая в заблуждение мечтаниями…» (Доброт. т. 5).

Здесь прп. Григорий описывает признаки человека, впадающего в прелесть - это мнение о себе, желание видеть Божество, всезнайство (или, что то же, искание откровений).

Теперь посмотрим на автора, научающаго нас исихии. В этом же слове он говорит о себе, что рыкая как лев из глубины своей души, он просил явиться лицом к лицу живому Владыке и Богу. Мы видим, что автор и желает, и, очевидно, считает себя способным и достойным узреть Лицо Божие. А что случается при таком устроении и настроении мы видели у прп. Григория.

Плоды этого состояния не замедляют проявиться. Уча различать помыслы, исихаст учит: «даже когда помысел посещает тебя справа от Бога, чем больше ты трешь его (?) болью твоей сердечной молитвы, тем больше он сверкает в тебе». Это то, что прп. Григорий Синаит называет составлением мечтаний в себе. И чем больше жжешь его (помысел Божий), тем больше он сверкает и т.п. (там же).

И, как следствие таких мечтаний, разжений, наступает и крайнее состояние: «Где Ты, Боже мой? Почему Ты не берешь меня к Себе поближе, туда, где Ты – сладкая моя Любовь? Разве Тебе не жалко меня?..»

Размышления на слово шестнадцатое

Слово шестнадцатое – сборник цитат и изречений неизвестного автора. Среди них есть такие, которые настораживают душу и смущают ум.

Стих 13: «Сокруши молитвой свое сердце, чтобы увидеть душу свою, облеченную в силу Вышняго, без всякого страха, подобно Ангелу Господню, бросающуюся на диавола». Некто из великих отцов сказал: «Бороться с бесами есть дело великих и совершенных, мы же побеждаемся от собственных страстей» (отечник). Нас же призывают сокрушить диавола (стих 26).

А если ты узрел икону Христа и Божией Матери, то бесчисленные помыслы овладевают сатаной и окружают его (стих 49) – какие помыслы? Божественные? Его собственные? Наши?

Далее болезнь сердца от молитвы приравнивается к благодати (стих 57). Отчаяние в жизни – одно из сокровенных Божиих таинств (стих 59). Чтобы услышать пение Ангелов нужно петь, пока у тебя не пропадет голос (стих 67). Беседа с Ангелами - дело блаженное и достигается с трудом (стих 81). С какими ангелами? Которых ты видишь? Или слышишь? И ни слова о том, что и сам сатана облекается в ангела света, как говорит Апостол Павел (2 Кор. 12:14).

Размышления на слово семнадцатое

В Слове семнадцатом повествуется, что душа входит в чертог Господа Славы не с робостью и стеснительностью, но смело и с дерзновением (по смыслу правильнее было бы - с самомнением), как подруга и знаемая Небесного Жениха.

Согласимся: странное ее (души) положение. Церковь, т.е. души верных, суть Невеста Христова. А здесь повествуется еще о каком-то чине или состоянии - подруге Жениха. Что это: неточность перевода или непонимание?

Далее идет речь о созерцании: «Когда ум и мысль человека очистятся посредством слез… тогда человек видит… ее (души) родство с Ангелами и другими невещественными творениями Божиими, но даже зрит в вышних Вышнего Бога, незримого… насколько ум очищается обильными слезами любви Божией, насколько зрит славу Божию». Нам предлагают нечто механическое и безотказное, очисти слезами ум и узришь Славу Божию.

Что же Святые отцы учат о сем важном предмете? Прп. Исаак Сирин: «Потому истинное созерцание естеств чувственных и сверхчувственных и Самой Святой Троицы приходит в откровении Христовом… тогда ум способен возродиться духовно, быть узренным в мире Духа и приять созерцание отечества своего» (Слово 55). То есть не своею силою и хотением, а тем более не своими трудами бывает истинное созерцание, а откровением Христовым.

Далее, правда, автором говорится о благодати и утешении Святаго Духа, но что под этим подразумевается, дальше говорится: «Это небесное и духовное знамение, которое являет и позволяет нам уразуметь те будущие блага, которые в Своем Царстве обещает дать нам Христос».

Т.е., благодать дает знание о будущих благах? Исихаст, любит, не насыщаясь, предметы того будущаго века и согревается безмерным желанием их, ожидая того часа, когда душа его разрешится от этого тела и пойдет к ожидаемому (т.е. к предметам будущаго века).

Желание сладости, благ, предметов, откровений – красная нить духовности неизвестного автора.

«Возжелах спасение Твое, Господи» (Пс. 118:174) – исповедал о себе пророк Давид.

В учении неизвестного исихаста странным образом ускользает понятие о Господе Иисусе Христе как Спасителе, но как о подателе даров, откровений и т.п. Не менее странным кажется отсутствие у автора сознания своей погибели, своего недостоинства, но их заменяют желание восхождений, умилений, браней с сатаною лично и т.п. Может, это нам только кажется, пусть каждый сам рассудит об этом, но ничего подобного ни в учении святых отцов, ни в их житиях мы не встречали.

Наконец, чтобы закончить мысль о созерцаниях автора рукописи, что он, очистившись слезами, зрит Бога, приведем слова прп. Исаака Сирина: «Но сколько бы человек не употреблял усилия, чтобы духовное снизошло к нему, оно не покоряется. И, если дерзновенно возмечтает он и возведет взор к духовному и будет доходить до него разумением не вовремя, то скоро притупляется зрение его, и вместо действительного усматриваются им призраки и образы. Если же кажется тебе, что и теперь видишь созерцание, созерцание сие есть тень призрака» (Слово 55).

А то, что автор рукописи именно такого устроения и настроения, он и не старается скрывать: «Знамение, которое дал нам Христос, и посредством которого мы можем постигнуть и остальные ожидаемые блага, приготовленные для нас». И как уже следствие сего состояния: «Открой мне, мерзкому рабу Твоему и смиренному слуге, лик Твой Божественный, лик Твой прекрасный, лик Твой Благодатный». То есть человек сей почитает себя достойным и способным увидеть Лик Христов. О подобном случае повествует прп. Исаак Сирин, о некоем подвижнике по имени Малпа. Диавол увидал, что нет у него делания смирения, а только вожделеет созерцания, чтобы ощутить тайны, о которых слышал, явился ему в безмерном свете, говоря: «Я Утешитель, и послан к тебе от Отца, чтобы сподобить тебя увидеть созерцание, которое желаешь ты за дела свои… и тот, поскольку не ощутил брани лукавого, немедленно с радостью принял его и поклонился ему и тотчас же стал под властью его, и враг вместо Божественного созерцания наполнил его бесовскими мечтаниями (Слово 55).

Мы хотим избегнуть возможных уклонений, неясностей, вреда душевного и телесного. Непонятным образом подвижник с точностью описывает, что с ним произойдет, когда он «сподобится увидеть» Бог». Он точно и подробно описывает, что с ним произойдет: «Мне кажется, что плоть моя, как бы потеряет свою тяжесть и станет легкой и будто бесплотной» (так может говорить человек или уже имевший опыт подобных явлений, или мечтающий о том, что с ним должно произойти. Далее там же: «… и став такой, плоть моя будет радоваться чрезвычайно о Твоем божественном явлении (заранее от знает и способ этой радости) от своей великой радости некоторым таинственным образом пустится в пляс.

Никто нигде из преподобных Отцов-созерцателей не учит и не говорит о пляске плоти от действия «Твоего явления», как его называет автор. Зато нам хорошо известно, что когда Исаакию, затворнику Печерскому, явились бесы в виде «ангелов», а один в виде «Христа», и он ему поклонился, он стал бесноватым и пустился в пляс до изнеможения, до исступления ума, до болезни (Киево-Печерский патерик).

Итак, что же перед нами? и к чему нас или к кому нас призывают? Автор же начинает требовать и ставить условия Богу: «Если же Ты, Господи, сподобишь меня узреть Тебя, то тогда я узнаю и уверюсь в том, что Ты любишь меня» (а если не сподобит?).

Далее говорит: «Впредь зная об этом, я готов работать Тебе со всем усердием» (там же). Кто и когда из святых так разговаривал с Богом? Какие пророки или Апостолы? Все слова о любви к Богу, об эросе, приобретают совсем иную окраску, более похожи на средства получения тамошних благ, о которых так неприкровенно пишет автор. Тут же он вспоминает некое недавнее «явление», вспоминая которое решает в себе хранить непоколебимо заповеди (там же) (а до этого как?)

Далее автор без сомнения и заранее говорит, что увидит: «Паче снега белейшую руку, благословляющую его». От уверяет, что с десницы благословение снизойдет на его душу и будет не холодным, и после этого он будет переходить от духовной силы к духовной силе, обещает удвоить свои дела и добродетели, которые прежде казались ему великими. Очень важное откровение о себе: оказывается, за словами о смирении и недостоинстве скрывалось нечто другое, скрывался дух самомнения, отсюда и все желание видений и почитания себя достойным оных. Далее исихаст с уверенностью предсказывает о себе, о втором явлении ему Господа, но на это раз он увидит Его уже очами после того, как он помолится Сиону. Хорошо, если это аллегория, а если нет?

Как в этом слове, так и в прочих словах неизвестного автора мы не выискивали специально и не ставили себе цель найти все неточности и неясности в учении нового исихаста. Мы выделили только ключевые моменты, помогающие увидеть направление или дух самого учения. А если бы кто поставил себе задачу разобрать все слова всей рукописи досконально, то мы уверены, обрел бы их много больше.

Мы не дерзаем говорить ничего укорительного на самого автора, и у нас есть неточности в понимании, неправости в рассуждении - человецы есмь мы. Поэтому пусть и наши рассуждения исправит тот, кто знает больше.

Размышления на слово восемнадцатое

Слово повествует о достойном служении достойного иерея.

Удивляет такой момент, что автор постоянно просит взять его на небо, иногда требует. Но кто из святых так поступал? Или имел такое устроение? Апостол Павел желал разрешиться тела сего и быть со Христом. Но он никогда об этом не просил, а многие из преподобных и пришедших за ними Ангелов упрашивали еще оставить их на покаяние. Напротив, автор просит взять его как можно быстрее.

Прежде всего, все время в главе речь идет о достойном иерее. Обратим внимание: не о достойном служении, а о достойном иерее. Прп. Варсонофий Великий сказал: «О рукоположении же кто осмелится назвать себя достойным? Поистине, разве беснующийся и совершенно забывшийся» (Ответ 237).

Автор пишет, что незримо рукоположенного свыше божественной благодатью при служении «благодать» эта ударяет в лоб. Значение такового иерея: он почитается как почитается сам Христос, он личность «вместо Личности Христовой», он замещает Христа.

Наместником Христа на земле считает себя Римский папа, но, оказывается, он не одинок в таких чаяниях. Естественно, такой человек увидит себя во время служения своего подобным огню или огнем. Блаженный Диадох предупреждает нас: «Почему, когда кому-либо из подвизающихся явится свет или зрак какой огневидный, или глас, пусть он ни под каким видом не принимает за истинное такое явление. Ибо это есть явная прелесть вражеская. Мы же знаем, что пока живем страннически в тленном теле сем, устраняемся от Бога (2 Кор. 5:6) – т.е., не имеем возможности видимо зреть ни Его, ни дивных вещей Его пренебесных» (Доброт. т. 3).

«Свет же Божественный безвиден и бесцветен, а если иногда и уподобляется чистота ума, то цвету небесному: чистота ума есть воспарение мысленного. Она уподобляется небесному цвету, в ней во время молитвы просиявает свет Святыя Троицы» (прп. Исаак Сирин, слово 16).

О свете же, бывающем от демонов, прп. Павел Латрский говорит: «Свет силы вражеской огневиден, дымоват, подобен чувственному огню» (Доброт. т. 5). Что мы видим в нашем случае: «Мне показалось, что я весь, от ног до головы, был огнем, очень красным, каким, каким новью кажутся раскаленные угли». Недаром некий из опытных Старцев говорил, что свет вражий белый с красноватым оттенком.

Известная католическая мистичка Фаустина Краковская увидела «Христа», из сердца которого исходили два луча красный и белый. Они так и изображаются на картинах в ее ордене. Но мы имеем еще очень важный критерий различения таких явлений от самого Господа: по плодам их узнаете их (Мф. гл. 7).

Рассмотрим подобное явление. О нем повествует прп. Марк Египетский: «Пресвитер намеревался приступить к Святой Трапезе, я увидел Ангела, сходящаго с неба – он положил руку свою на голову пресвитера – и сей сделался непорочным, стоя при святом приношении как столб огненный» (Древний Патерик, гл. 9). Два важных момента: не сам пресвитер увидел себя как столб огненный, а прп. Марк увидел его таким, а действие ангела было таковым, что соделало его непорочным во время служения. Как и пророк Исайя предвозвестил: «Свет Твой, и исцеление Твое».

Но не таковы плоды от действия света демонского, как говорит прп. Варсонофий Великий: «Свет его оканчивается тьмою, по слову Апостола, который говорит о вестниках диавольских, преобразующихся в служителей правды» (Вопрос 402). Что же мы видим – о том повествует неизвестный иерей: «Ослепли очи мои, и я не мог свободно идти на вход». Обратим внимание, что он в это время держал дискос над главою и ослеп. Как Дух Божий мог такое сотворить? И в такое время? По плодам их узнаете их. Но разве может враг побуждать на молитву, на подвиги и ревность, какую видим у неизвестного исихаста? Блаженный Диадох учит нас: «Два беса остаются еще ратующими против него, из коих один душу томит, возбуждая его по великому боголюбию к непомерной ревности, так что он (подвижник) не хочет допустить, чтобы другой кто угодил Богу паче его» (Доброт. т. 3).

С непомерной ревностью мы встречаемся во всех наставлениях неизвестного автора. Чувство собственного достоинства никогда не покидает его, поэтому, когда он слышит некое благоухание, он по нему определяет, что это пришел Христос, и видно уже всем, как он орошает слезами свою священническую одежду (там же). А о слезах, падающих в святой потир, убоюсь и говорить.

Сам собой возникает вопрос: можем ли мы делать какие-либо отрицательные выводы по поводу личности неизвестного исихаста и его книги. По поводу личности - нет, т.к. каждый своему Богови работает, стоит или падает, и кто ты судяй брата? (см. Рим. 14:4)

А по поводу книги можем и должны сказать по слову Апостольскому: «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов от Бога ли они» (1Иоанна, 4:1).

Размышления на слово девятнадцатое

После всего сказанного нет смысла сильно погружаться в последние две главы. Скажем лишь кратко (…) Нас знакомят с каким-то Господом, который «даром не дает даже волоска». В то время, когда истинный Податель благ вопиет: «Жаждущий, приди ко Мне и пей» (Ин. 7).

Далее, согласно количеству в нас елея радости, нам предлагают сделать вывод, на каком небе написано наше имя и какую славу мы получим. Кто из святых учил записывать себя на Небо? Да еще не перепутать на какое именно. Тут же говорится, что пока Бог не даст человеку радость, он будет к Нему и холодным, и труднодвижимым (а если совсем не даст?) Получается: ты мне, я тебе; и ни в коем случае не наоборот. Многие святые отказывались от радостей на земле. Закапывались (Иоанн Многострадальный), стояли на столпах, слепли от плача (Исаак Сирин), погребали себя живыми в гробницах.

Опять же неясен и темен источник сего елея, который услаждает не только чувства души, но и чувства тела; так что это отражается на «лице его тела»?

В одной католической книжице повествуется о монахах, которые любят молиться на виду, где-нибудь на коленях посреди цветочной клумбы или в саду под деревом. И вот автор говорит, что если потихоньку к ним подкрасться и приподнять капюшон, можно не сомневаться под ним будет улыбка.

Видимо подобный род духовности предлагается и нам (веселие, которое отражается на «лице тела»). Как это далеко и чуждо от ликов преподобных отцов на иконах, иногда слегка строгих, часто мудрых, проницательных и всегда серьезных. Такими, какими они были в земной жизни, такими мы созерцаем их и на иконах. Что же касается о чувствах, о которых так заботится неизвестный исихаст, о них сказал прп. Исаак Сирин: «Сила терпения крепче радостных мыслей, западающих в сердце. Жизнь в Боге есть низвержение чувств. Когда будет жить сердце, низвергаются чувства. Воскресение чувств есть омертвение сердца, когда они воскреснут, это признак омертвения сердца для Бога» (Слово 25).

Размышления на слово двадцатое

Вопросо-ответы

Желаешь ли, о, монах, стяжать молитву сердечную, не превозносись деланием своим и стяжи смирение.

Желаешь ли, о, монах, узреть в себе зарю Духа, очисти сердце от превозношения и самомнения и почитай себя меньшим всех.

Желаешь ли ты, о, монах, вкусить нектар Небесный, не ищи вкушать его в этой жизни, но яко воду живую пей скорби и поношения.

Желаешь ли ты, о, монах, оплакать свои грехи и избавиться от них, не желай и не ищи увидеть красоту и благородство души своей.

Желаешь ли ты, о, монах, чтобы истинно просветились очи ума твоего, не желай видеть того, чего не видело око и не приходило на сердце человеку.

Желаешь ли ты, о, монах, елея уши да слышать спасительное и полезное, не желай слышать то, чего не слышало ухо.

Желаешь ли ты, о, монах, достигнуть незаблудно в Царство Небесное, не ищи в этой жизни предметов его и не желай их постигнуть.

Желаешь ли ты, о, монах, чтобы в душу твою истинно вселился Христос, не желай, чтобы Он показал тебе чего не ведает видимый мир.

Желаешь ли ты, о, монах, приять в себе чувство будущих благ, умертви в себе само это чувство, и воскреснет в тебе Страх Божественный, который есть начало премудрости.

Желаешь ли ты, о, монах, стать другом Христа, почитай себя рабом неключимым.

Желаешь ли ты, о, монах, избежать сетей прелести и самомнения не желай, чтобы сатана при виде тебя боялся тебя и трепетал пред тобою.

Желаешь ли ты, о, монах, достичь простоты и чистой молитвы, не желай и лукавого побеждать обманом, ибо зло злом не исцеляется.

Желаешь ли ты, о, монах, достичь незлобия младенческого, куколь которого мы призваны носить, не желай радоваться, видя отмщение своему врагу, ибо есть сказавший: Мне отмщение, Аз воздам.

Желаешь ли ты, о, монах, плакать о всей твари видимой и невидимой, не желай каждый час пронзать того, кто пронзает тебя.

Желаешь ли ты, о, монах, избавиться тщеславия и возношения, не желай атаковать сатанинские полчища и на вечное свое поминовение одержать преславные победы.

Желаешь ли ты, о, монах, победить и познать самого себя, не желай праздновать победу над боевыми порядками лукавых духов.

Желаешь ли ты, о, монах, вместе с Архангелом Михаилом сказать сатане да запретит тебе Господь, не желай казаться для диавола страшным и ужасным ни по наружности, ни на самом деле.

Желаешь ли ты, о, монах, сподобиться целомудрия и чистоты, не желай разрубить на куски демона блуда и ветхого своего человека плени в послушание нового человека во Христе и заповедям Его.

Желаешь ли ты, о, монах, чтобы очи твои не ослепило себялюбие и кичение, не желай, проходя между демонов ослеплять глаза их.

Желаешь ли ты, о, монах, возрадоваться по внутреннему человеку, не желай посмеиваться диаволу по внешнему человеку.

Желаешь ли ты, о, монах, бояться Бога подобно Иову Многострадальному, не желай, чтобы тебя боялись демоны как воробьи орла.

Желаешь ли ты, о, монах, увидеть Господа Иисуса Христа в будущей жизни, не желай увидеть в этой, ибо верой мы ходим, а не ведением.

Желаешь ли ты, о, монах, чтобы Отец небесный не отвратился от тебя как предерзостного, не желай ни увидеть Его, ни постичь, ибо человекам это невозможно.

Желаешь ли, ты о, монах, молиться чистым умом и трезвенною мыслью, не желай, чтобы ум твой закружился и мысль изумилась от откровений сомнительных, ибо от всякого не приносящего мира и тишины должно отвращаться.

Желаешь ли ты, о, монах, распяться миру и мир распялся тебе, не желай сражаться с миром, ни воевать с ним, но все, почитая за сор, следуй за Христом.

Желаешь ли ты, о, монах, проходить по среде сетей диавола и не попасть в них, стяжи смиренномудрие, ибо многие и из непрестанно молящихся, но не имевших Бога, попадали в оные.

Желаешь ли ты, о, монах, чтобы не одурманивались твои мозги и рассудок, не желай одурманивать мозги и рассудок демонов, их нет у них, они суть духи.

Желаешь ли ты, о, монах, не попасть в ров страстей душевных в купе и телесных, не желай сделать для невидимого врага страшную и неожиданную засаду, но бодрствуй и молись, да не внидешь в напасть.

Желаешь ли ты, о, монах, чтобы страсти твои были заколоты наподобие свиней, не желай, чтобы бичуемые молитвой твоей диаволы визжали подобно заколотым свиньям.

Желаешь ли ты, о, монах, не быть сопричтенным к Анне и Каиафе, не желай чтобы Христос распялся в твоем сердце.

Желаешь ли ты, о, монах, избегнуть исступления ума, что пострадали многие, не желай услышать слухом души небесные славословия.

Желаешь ли ты, о, монах, вместо Христа не приять велиара, вместо ангела светла ангела сатаны, не желай беседовать с невидимыми духами ни мысленно и в тайне, ни духовно явно.

Желаешь ли ты, о, монах, не ослепнуть от света прелестного, не желай увидеть умными очами благодать подобно молнии блеснувшей в твоей душе, ибо Царствие Божие приходит без соблюдения.

Заключительные размышления

И последнее, это видение автора о своей книге. Начинается оно с того, что исихаст упоминает о своих огромных трудах. Так он их сам видит и внимает. Дальше он описывает свой сон. Он описывает Господа как Архиерея, служащего Литургию. И вот во время служения исихаст подошел и обнял Его. Конечно, это сон. Во сне чего не бывает, но все-таки показывает настрой человека.

Он спрашивает «Господа» о том, при помощи Благодати написана его книга или нет. Не менее странный ответ. Признаком, что она написана от благодати, является умиление, которое было во время написания книжицы, (Фома Аквинский, например, когда писал свою «Сумму Богословия», не только находился в умилении, но и в исступлении ума, он диктовал трем секретарям одновременно и на разные темы, так что умиление - ненадежный признак). Про нашего писателя сказано тоже, что он не мог писать со свободою ума, но только под действием «умиления».

И последнее: Спаситель повелевает ему спрятать книжицу до времени, когда он пожелает ее выслать с Афона. Напомним, это сон и речь идет не о реальном Спасителе. И все же он как-то не похож на того господина, который осудил раба неверного и лукавого за то, что он скрыл данный ему талант в землю. А тут повелевает скрыть, причем не на год и даже не на десять - на целых сто лет. Для себя мы видим практические соображения, впрочем, не выдаем их за истинные.

Чтобы понять суть, нужно перенестись мыслью во времена неизвестного исихаста. Это было цветущее время Афона. О нем повествуется в книге «Афонские подвижники XIX века». В то время было много опытных отцов-исихастов: Арсений духовник, Хаджи Георгий, Григорий Дидаскал и многие другие. Если бы в их время была открыта эта книжица, она была бы уличена, и раскрыт дух, таящийся в ней. В начале ХХ века, во время Калинника Исихаста, Даниила Катумакского, Силуана Афонского, тоже не могла быть явлена. Старец Калинник - его богословский ум проник и распознал современное ему уклонение некоторых исихастов в Имя Божие. После них восходит высокая духовная звезда Иосифа Исихаста. И речи не могло быть, чтобы эта рукопись появилась.

Старец Иосиф имел дар рассуждения и мог различать все козни и уловки вражии. Она почил 1958 году. Но и тогда рукопись была явлена не сразу, дух, ее скрывавший, еще присматривается к ученикам старца Иосифа. И видимо, когда убеждается, что ничего подобного по высоте нет и не предвидится, рукопись находят и обнародуют.

Нам бы не хотелось умалять высоту или значение учеников Старца Иосифа. Да сохранит Господь и от мыслей таких. Вспомним, что говорит Апостол Павел: «Иному дается рассуждение духов (различение), иному дарования исцелений тем же Духом» (1Кор. гл.12). У Старца Иосифа дар различения духов был, как повествуют его ученики... его ученикам даны иные дары тем же Духом, иному вера, иному пророчество и т.д. Ведь человек получает дары не по своему желанию, какие захочет. Но какие Господь соблаговолит на пользу Церкви.

Впрочем, это наше скудное рассуждение, никакого значения не имеющее. Если кто скажет иное, более правильное, рассуждение и о рукописи, и о наших мыслях о ней, буди благословен.

И последнее. Мы не хотим кого-либо смутить своими мыслями и размышлениями по поводу книги «Трезвенное созерцание». Но, как сказал один известный старец Кавказский: «Не люблю ходить там, где опасно». Такова была и цель наших рассуждений. Ибо, где есть опасность для души, там нужно быть крайне осторожным. Так было раньше, так есть и сейчас, вероятно, так будет до скончания века.

(…) Еще хочется сказать об одном странном совпадении. В «Афонских подвижниках благочестия XIX века», то есть современных по времени нашему автору, в главе о старце Авраамии, греке, есть рассказ о монахе Пахомии. Так вот, современные ему отцы считали его в тонкой прелести. Сам Пахомий (как и наш автор) считал себя рукоположенным свыше. Почти не было примеров равных ему в подвижничестве. Рассудок его чист, суждения здравы и взгляды верны. Но, если заговорить о духовнике, это приводит его в негодование. Пахомий считал себя равным патриарху и, если епископ бы сделал ему метание (земной поклон), то он бы его благословил. Сам он не причащается (у других, надо думать) потому, что не хочет никому из иеромонахов сделать метание. Жил на пути на Карулю. Прежде он жил в монастыре Симона-Петра, потом в пещерах в разных местах (наш автор тоже упоминает пещеры). Пахомий был жив еще в 1870 году, когда повествовал о нем Авраамий, живший недалеко от него. Вот такой уникальный случай, по многим параметрам сильно схожий с автором рукописи.

— из группы «Записки православного монаха»